Неточные совпадения
Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с
гением Петра.
Суровый был в науке славы
Ей дан учитель: не один
Урок нежданный и кровавый
Задал ей шведский паладин.
Но в искушеньях долгой кары
Перетерпев
судеб удары,
Окрепла Русь. Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат.
Гений выражает
судьбу народа, а на вершинах и
судьбу человека и мира.
«Может быть, преувеличением было опечалиться хотя бы на минуту за
судьбу народа, из недр которого вышла могучая натура Петра Великого, всеобъемлющий ум Ломоносова и грациозный
гений Пушкина».
Папа Порфирия Петровича был сельский пономарь; maman — пономарица. Несомненно, что герою нашему предстояла самая скромная будущность, если б не одно обстоятельство. Известно, что в древние времена по селам и весям нашего обширного отечества разъезжали благодетельные
гении, которые замечали природные способности и необыкновенное остроумие мальчиков и затем, по влечению своих добрых сердец, усердно занимались устройством
судеб их.
Ибо, en parenthèse, [между прочим (фр.).] глупость, как и высочайший
гений, одинаково полезны в
судьбах человечества…
— Так-с; стойте на том, что все надо подобрать и подтянуть, и благословите
судьбу, что она послала вам Термосесова, да держитесь за него, как Иван Царевич за Серого Волка. Я вам удеру такой отчет, такое донесение вам сочиню, что враги ваши, и те должны будут отдать вам честь и признают в вас административный
гений.
Роман кончен. Любовники соединились, и
гений добра безусловно воцарился в доме, в лице Фомы Фомича. Тут можно бы сделать очень много приличных объяснений; но, в сущности, все эти объяснения теперь совершенно лишние. Таково, по крайней мере, мое мнение. Взамен всяких объяснений скажу лишь несколько слов о дальнейшей
судьбе всех героев моего рассказа: без этого, как известно, не кончается ни один роман, и это даже предписано правилами.
Так спросите об этом у голландцев, у всего Рейнского союза; поезжайте в Швейцарию, в Италию; взгляните на утесистые, непроходимые горы, некогда отчаяние несчастных путешественников, а теперь прорезанные широкими дорогами, по которым вы можете, княгиня, прогуливаться в своем ландо [четырехместной карете (франц.)] спокойнее, чем по Невскому проспекту; спросите в Террачине и Неаполе: куда девались бесчисленные шайки бандитов, от которых не было проезда в южной Италии; сравните нынешнее просвещение Европы с прежними предрассудками и невежеством, и после этого не понимайте, если хотите, какие бесчисленные выгоды влечет за собою присутствие этого
гения, колоссального, как мир, и неизбежного, как
судьба.
Предоставленному самому себе в таком совершенно неизвестном обществе, мне, конечно, трудно было на первый раз найтись; но
судьба как бы нарочно послала мне доброго
гения в виде родственницы хозяйки дома и отчасти заменявшей ее Софьи Мих.
Он был мудрый Полководец; знал своих неприятелей и систему войны образовал по их свойству; мало верил слепому случаю и подчинял его вероятностям рассудка; казался отважным, но был только проницателен; соединял решительность с тихим и ясным действием ума; не знал ни страха, ни запальчивости; берег себя в сражениях единственно для победы; обожал славу, но мог бы снести и поражение, чтобы в самом несчастии доказать свое искусство и величие; обязанный
Гением Натуре, прибавил к ее дарам и силу Науки; чувствовал свою цену, но хвалил только других; отдавал справедливость подчиненным, но огорчился бы во глубине сердца, если бы кто-нибудь из них мог сравниться с ним талантами:
судьба избавила его от сего неудовольствия.
Первое воспитание определяет
судьбу одних обыкновенных душ; великие, разрывая, так сказать, его узы, свободно предаются внутреннему стремлению, подобно Сократу внимают тайному
Гению, ищут своего места на земном шаре и образуют себя для оного.
Бывало, я искал могучею душой
Забот, трудов, глубоких ощущений,
В страданиях мой пробуждался
генийИ весело боролся я с
судьбой;
И был я горд, и силен, и свободен,
На жизнь глядел, как на игрушку я,
И в злобе был я благороден,
И жалость не смешна казалася моя,
Но час пришел — и я упал, — ничтожный,
Безумец, безоружен против мук и зла;
Добро, как счастие, мне стало невозможно.
И месть, как жизнь, мне тяжела…
Но с цепями и с камнями — чудный памятник. Памятник свободе — неволе — стихии —
судьбе — и конечной победе
гения: Пушкину, восставшему из цепей. Мы это можем сказать теперь, когда человечески-постыдная и поэтически-бездарная подмена Жуковского...
Это видно в
судьбе творческих
гениев и творческом движении духа в истории, в историческом развитии, в
судьбе пророчества и святости в мире, в
судьбе всех озарений, всех интуиций, всех первородных идей.
Читатель, вероятно, не забыл, следя за
судьбой героев нашего правдивого повествования, что Сергей Дмитриевич Талицкий — этот кузен и злой
гений Екатерины Петровны Бахметьевой, так трагически исчезнувшей со сцены нашего романа, считался после войны 1812 года, по официальной справке, пропавшим без вести.
Особенность его
гения была такова, что ему удалось до глубины поведать в своем творчестве о собственной
судьбе, которая есть вместе с тем мировая
судьба человека.
— Черт возьми! Я это знаю — одно есть в сто лет. Они на счету, эти исключения. Истинная любовь — это высокое, прекрасное, благородное чувство, удел людей с возвышенным сердцем и умом — так редка, что в продолжение целых веков сохраняются и записываются в народной памяти и истории человечества наряду с величайшими
гениями имена избранников
судьбы, умевших любить всем сердцем, всей душой, умевших жить своею любовью и умереть за нее.
И вот я спрашиваю: для
судьбы России, для
судьбы мира, для целей Промысла Божьего лучше ли было бы, если бы в России в начале XIX века жили не великий святой Серафим и великий
гений Пушкин, а два Серафима, два святых — святой Серафим в губернии Тамбовской и святой Александр в губернии Псковской?
Но просвещенья храм, воздвигнутый веками,
Угрюмою
судьбой для них был затворен,
Их рок обременил убожества цепями,
Их
гений строгою нуждою умерщвлен.